|
|
|
НИШНИАНИДЗЕ Шота Георгиевич ( 1929 - 1999 ) Шота Георгиевич НИШНИАНИДЗЕ (1929–1999) – поэт: Поэзия | О Человеке | Фотогалерея.
Первые публикации Нишнианидзе датируются 1946 годом. В 1953 году Шота Георгиевич закончил филологический факультет Тбилисского университета.
В 1964-1974 годах работал в редакции издательства «Мерани», затем был консультантом Союза писателей Грузии (1974-1977), редактором альманаха «Сокровище» (1977-1981), секретарем Союза писателей Грузии (1981-1984), председателем Союза писателей Грузии (1984-1986). В последние годы жизни работал в редакциях литературных журналов.
Похоронен в пантеоне Дидубе в Тбилиси.
Награжден орденом «Знак Почёта». Лауреат Государственной премии СССР (1984), Государственной премии Грузинской ССР имени Шота Руставели (1975).
Источник: ВИКИПЕДИЯ Свободная энциклопедия
Шота Георгиевич НИШНИАНИДЗЕ: поэзияШота Георгиевич НИШНИАНИДЗЕ (1929–1999) – поэт: Поэзия | О Человеке | Фотогалерея.
ГОСПОДИ, ДАЙ УВИДЕТЬ!
Россия Великая, вправду, клеймили жестоко
Монгольским копытом тебя на великом просторе!
Кому-то - икона, кому-то - секира... Для Блока
Ты - щит христианский, прикрывший Европу с востока,
Сдержавший свирепость пустынных алтайских нагорий.
Твой щит надо мной - непомерно тяжелый, булатный.
Сегодня, Россия, лукавить не хочется что-то:
Когда я напротив стою - бескольчужный, безлатный, -
Мне хочется быть со щитом. На щите - неохота...
Я есмь виноградник. Былое ощерилось бездной:
Свои и чужие бессчетны нашествия-грозы.
Моя Сакартвело, ты вся - Виноградник Небесный.
Господь покарает ограбивших Божии лозы.
Я - Лазарь воскресший: живительно Слово Господне!
Вот крест виноградный, который вздымаю упрямо.
Я - каменотес и поэт - воздвигаю сегодня
Не стены казармы, а стены высокого храма.
Не свод лазарета, а купол церковной твердыни!
Вспоенные вечным нектаром великой любови,
Стоят надо мной породненные Сестры-Богини -
Врагини вражде, униженьям и пролитой крови -
Грузинская Муза и Русская Муза... До света
Молю тебя, Боже, молю об одном то и дело -
Не дай прозябанья под сенью защиты соседа,
Но дай мне увидеть поднявшую щит Сакартвело!
1 С а к а р т в е л о - Грузия.
Песня, слышанная на станции Броцеула в июле 1941 года
Ой, родимый виноградник, дом родной, -
На семь лет прощаюсь с милой стороной1.
Ой, жена моя и малое дитя,
На кого вас покидаю, уходя?
Ой, быки мои! Любимый плуг, поверь, -
Без ножа меня зарезали теперь.
Ой ты, поле на рионском берегу,
Я тебя засеять больше не смогу.
Кто орехи отрясет в саду родном?
Кто закупорит большой кувшин с вином?
Кто шарманку станет мучить-утомлять,
Если мне на свадьбах больше не гулять?
Черным дымом поперхнувшийся камин,
Запылай! Неужто горестью томим?
Ой ты, девушка, утешь и угоди -
Спрячу голову на девичьей груди
И любовь твою у мира на виду -
Бык яремный - за собою поведу.
...Так прощались в Имерети. Долгий стон!
Уходили, чтоб отчизну уберечь.
На германских картах крымский город Керчь
В это время черным метился крестом.
БЕЛАЯ ЛОШАДЬ (рассказ фронтовика)
Сорок третий. Ноябрьская ночь под Курском.
Над воронками стылый туман курится.
Немцы слышат шорох в окопе русском,
Наши слышат шепот в траншее фрица.
Опаленный кустарник в горелых травах.
Рыжеватые взгорки в ночи огромны
И в тумане движутся, как вороны,
Разжиревшие тут, на полях кровавых.
Перестрелка ночная в туманах лога.
Но едва поутихло земли дрожанье,
Стук копыт приблизился издалёка
И прорезало темень глухую ржанье.
В эту полночь, освистанную металлом,
Заявилась откуда кобыла-белянка?
Ни узды, ни седла. Только в отсвете алом
Пламенела на белом кровавая лямка.
Голос лошади полнился мукой земною,
Человечьим страданием, дикой отвагой.
Тень ее, увеличенная луною,
Орошала окопы горячею влагой.
За собой оставляя кровавые тропы,
Кобылица светилась над грязью и прахом
И вставала во мраке как образ Европы,
Одичавшей, ослепшей и загнанной страхом.
Так корябали душу надрывные звуки,
Что стонали солдаты, привычные к бою,
И, желая унять лошадиные муки,
Те и эти в беглянку стреляли порою.
Был у нас старшина - сын кубанских раздолий, -
Он извелся совсем, дрожь наездника била,
Все кусал свой кулак и не чувствовал боли:
"Отпусти, капитан: грех - страдает кобыла!"
...На рассвете упала. И, будто бы разом,
Потемнело недвижное белое тело.
Перемену приметил наметанным глазом
Старшина. И решился на трудное дело.
К мертвой лошади он подобрался по балке,
Долгоногого, мокрого взял жеребенка
И пронес на руках по сожженной "нейтралке",
Как надежду на завтра, как свет, как ребенка.
Я доныне не ведаю имени чуда,
С той загадкою, верно, и землю покину,
Но - молчали траншеи врага! И оттуда
Почему-то не грянуло выстрела в спину.
* * *
И страх и горечь одолеть не просто:
В тени, а вовсе не под солнцем славы,
Я подрастал так долго, Боже правый,
Что не приметил собственного роста.
Благодарю, судьба! Достойней доли
Не пожелаю, лучшего не надо:
Я не играл трагические роли,
И мне чужда любая клоунада.
ДАЧИ
Как призрак былого возникли, подмяли округу
И, грозно блистая, к черте городской подступили.
Быть может, царевна простерла прекрасную руку
И царственно смотрит на город возлюбленный? Или
Князья, окликая охотничьих птиц поименно,
Сажают на плечи стремительных соколов ныне?
...На каждой вершине, где светят деревья-знамена,
Стоят неприступно надменные эти твердыни.
Покой. Высота, присягнувшая Небу и Свету.
Чертог поднебесный небесною синькой окрашен.
Но сказочных принцев и славных царевичей нету
Среди обладателей сказочных замков и башен.
ГОРЯЩЕЕ ДЕРЕВО
Ствол дубовый гудел - песню пел лебединую.
Над землей потрясал красотою былою.
Растворялся в природе родившей: в родимую
Возвращался сияньем, теплом и золою.
Жаркий уголь под пеплом - сравнение просится, -
Точно цапля лежит - окровавлено тело...
На Земле остается, что к почве относится.
Что относится к Небу - высоко взлетело!
* * *
Весь день сопровождала радость.
И только на закате вспомнил,
Что поутру через дорогу
Помог слепому перейти...
ИМЕРЕТИНСКИЙ ПЛАЧ
Идут, завывая,
Летят, причитая, свидетели драмы -
Царапают бланки,
Бумажные волосы рвут на себе телеграммы.
Спешат отовсюду,
Являются дружно, проносятся скоро:
Какое злосчастье -
Почила прожившая век Минадора!
Оплачем сестрицу отца и пра-пра,
И сестру нашей мамы -
Отчаянно стонут, надрывно кричат телеграммы.
...Любимую... нас воспитавшую... необыкновенную...
...Навеки родную... единственную... незабвенную...
- Теперь мы погибли!
- Погибли и осиротели!
...Базар или скачки?
Театр или цирк, в самом деле?
...И как во дворе уместилось, считай, населенье района?
Помощники-старцы ответственной миссии рады:
- Э, что же ты делаешь, братец? -
Бездельники бесцеремонно
На женщин приезжих бросают свирепые взгляды.
Милиционер генералом глядит,
Принимает парады:
Вся Грузия в доме, вернее - у дома, снаружи.
Лужайку щекочут торчащие весело прутья ограды,
Философы-утки - в глубинах сияющей лужи.
- Идут! Показались! -
Подноситс рыба на рисе:
Богатые родичи прибыли из Кутаиси!
...Проулки наполнились смрадом и фырканьем смачным,
И сплетня, как мошка, сплетается с дымом табачным.
- Красиво рыдает невестка-мегрелка под сводами дома!
- Язык без костей, он не то еще стерпит, батоно1. -
Хвастливые речи, а также досужие речи:
- Пайчадзе полжизни провел в Балахвани,
Совсем недалече.
- ...Красивые баски...
- ...И выиграл скачку...
- ...Не вредно здоровью...
- О-о, матушка, горе! -
Невестка-мегрелка поет над свекровью.
Пронзительный крик,
Нарастая, плывет над зеленым простором.
И эхо округу тотчас оглашает повтором.
- О-о, матушка, горе!
- ...Колбаской катись, Мишико Мачабели!
(Пачутиа бил его несколько раз на неделе...)
- О-о, матушка, горе! -
Людей, облачившихся в траур, все боле.
...Спустились с холма,
Гогоча, протоптали соседнее поле,
У речки обмылись и принарядились парадно,
Вперед пропустили
Испытанную многократно
Старуху-вопленицу
С распущенными волосами
И следом за нею направились к дому сами.
Едва показалась усадьба
Скончавшейся Минадоры,
Отточенный вопль:
- О-о-о, милая тетя! - пронзил просторы.
...Достойные гости
Теперь за столом, под дубом.
Стол мало-помалу
Стал многолюдным клубом.
Листаются списки,
Червонцы растут в чемодане -
Гость ценится суммой,
Размером подаренной дани.
- Барнабе, грешно обижаться на смерть Минадоры:
Семь тысяч, должно быть, дадут похоронные сборы!
...Три дня развлекались -
Смеялись, глазели, галдели...
Базар или скачки?
Театр или цирк, в самом деле?
Но вот наконец дождались
И смешались и вдруг заспешили.
Пристроились, сдвоив ряды,
За столами большими.
Из самых достойных
Теперь тамадой назначаются замы -
За каждым столом
Обнаружится самый и самый!
- А сколько же тостов покойница нам завещала? -
Дежурные шутки.
Иные нарочно пришли, опростав накануне желудки.
этих живот подвело, как у загнанной гончей.
Беда да и только
С толпой, до застолий охочей!
Прости меня, Боже,
Не сладко с такими гостями:
Склонились - и ну
Над тарелкой молоть челюстями!
Так в тысячу труб
Низвергается снежная тяжесть обвала.
Пьют как приведется.
- А ну-ка, кому еще мало? -
Хозяева дома теперь заодно с тамадою:
Скорей бы покончить с такой неуместной едою!
...Насытились. Встали.
Твердят о природном законе
Родным Минадоры. И жмут на прощание руки.
Потом исчезают, в полях топоча, точно кони.
И только родные плетутся за гробом старухи.
Исполнили долг -
Минадору столетнюю в землю зарыли.
Уснул почтальон,
И гуляку у церкви собаки лизали.
Мегрелка-невестка вернулась хозяйкою.
Зал озарили
Свечами.
И стол погребальный поставили в зале.
Теперь уже родичи пьют и гогочут.
И краю не видно.
- Она нас взрастила!
- Знай меру: нетрезвому - стыдно...
- А ты погоди, погоди,
Не мешай поминанью-помину -
Дай Бог нам прожить Минадориных лет половину!
Кувшину кувшинчик
Поддакнет хихиканьем ровным.
А там, за оконцами,
Тая в надежде последней,
Как малая птаха
Кричит над гнездом разоренным,
И кружит, и кружит
Душа Минадоры столетней.
Перевод Яна Гольцмана
О Человеке: Владимир Саришвили о Шоте НишнианидзеШота Георгиевич НИШНИАНИДЗЕ (1929–1999) – поэт: Поэзия | О Человеке | Фотогалерея.
МАСТЕР
В Доме писателей состоялся вечер, посвященный 85-летию поэта, слава которого переживет века. В зале собраний - едва три десятка поклонников, пришедших почтить память Шота Нишнианидзе. То ли дело шумные празднования «новошлепнутых» книг выскочек от литературы, осыпаемых дарами стыд и совесть потерявших меценатов, - там-то зал ломится от публики, а столы - от яств. Но есть, есть на свете «гамбургский счет». И сколь веревочка ни вейся, и сколь лягушка ни дуйся, и сколь бездарность ни премируйся, результаты оцениваются именно по этому счету.
На тему литературных лягушек и мышат, злобных карликов, отчаянно завидовавших «Гулливеру» - Нишнианидзе, на вечере было сказано много. Подобная публика способна на все. Она не погнушается присвоить чужие достижения, выдать белое за черное, заручившись поддержкой сколь сильных, столь и глупых мира сего. Одно лишь ей и ее покровителям неподвластно: украсть талант и пользоваться им. «Талант дадим тому, кому хотим» - Божьею волей узаконено это правило в мире подлунном, и все вместе взятые министерства не в состоянии волю эту корректировать по своему усмотрению. Сказано по этому поводу также и гроссмейстером (старшим мастером) О. Бендером: «Блондин играет хорошо, а брюнет играет плохо. И никакие лекции не изменят этого соотношения сил».
- Нет сегодня в Грузии другого литературного объединения, которое чтило бы память своих перешагнувших порог вечности коллег, друзей и соратников. Молчат власть имущие, игнорирует подобные встречи телевидение — поскольку ни скандалами, ни форс-мажором тут не пахнет, а это — единственное, что интересует мобильные съемочные бригады, - сказал, открывая вечер, председатель Союза писателей Грузии Реваз Мишвеладзе.
- И лишь мы, служители высокой словесности, склоняем голову перед памятью истинных созидателей на ниве литературы, воздаем посильную дань уважения славе грузинской и мировой поэзии в лице одного из ее светил века минувшего - моего друга Шота Нишнианидзе. Лишь троих еще могу я назвать друзьями сердца - никого уже нет рядом - Левана Саникидзе, Заура Болквадзе и Гурама Панджикидзе. Мне Шота незадолго до кончины сказал: «Хорошо, что я ухожу. Сейчас не время для литературы, для поэзии. Хорошо уйти в такое время»…
Помню, в Москве, на завтраке в гостинице «Россия», Шота собрал недоеденное, завернул в салфетку и спрятал в карман. Он всегда так делал, на всех застольях, потом подкармливал уличных собак. Но здесь-то, какие дворняжки? «Пойдем, сейчас все поймешь», - сказал он мне. Мы вышли на улицу. Шота стал под деревом и высыпал «угощение» на землю. С деревьев слетелись… вороны. «Резо, ворон никто не любит, а мне их жалко. Умные птицы, не виноваты ведь, что внешне такие неприятные»… В этом - весь Шота, человек необыкновенно теплый и сильный - как духовно, так и физически. И еще - справедливый.
И вновь по поводу зависти и подлости. Резо Мишвеладзе рассказал, что когда Шота Нишнианидзе скончался, он, будучи парламентарием, отправился на прием к Эдуарду Шеварднадзе - просить разрешение на погребение его в Пантеоне на Мтацминда. А за минуту до того у Шеварднадзе успели побывать и покинуть его кабинет трое других видных писателей.
- Место Шота на Мтацминда, - начал я разговор.
- Резо, ты видел этих троих? Они ушли со словами: «Если Нишнианидзе похоронят на Мтацминда, мы демонстративно выйдем из рядов Союза писателей», - парировал Шеварднадзе.
- Но хотя бы маску, посмертную маску можно было бы сделать? - вновь обратился я к Шеварднадзе уже в этом зале, где в далеком уже 1993 году стоял гроб с телом Шота Нишнианидзе.
- Конечно, обязательно, - тут же нашли скульптора Джуну Микатадзе. Но вердикт его был неутешителен - процедура требует времени, а покойного скоро погребут…
И тут началась мистика - описать это мог бы талант, равный Эдгару По. Обратились к Католикосу-Патриарху Илии II . Святейший сказал, что если усопший не провел ночи в земле, он не считается погребенным и, будь на то воля близких, можно снять посмертную маску.
Верная подруга жизни Шота, прекрасный мастер художественного перевода, прозаик Тамар Чиджавадзе дала свое согласие.
Навсегда запомню я эту ночь. Когда нанятые нами землекопы приступили к делу, я спустился за кладбищенские ворота, нашел какой-то ларек и купил две бутылки водки. Никогда в жизни я этого не делал, но тут, вернувшись к освещенной фонарями свежей могиле, прямо из горла осушил бутылку на две трети. В оцепенении смотрел, как за дело взялся скульптор. Но теперь у нас есть посмертная маска Шота Нишнианидзе. И даже не одна, - так закончил свою устную новеллу-экспромт наш блистательный мастер прозы малого жанра.
- Поэзия Шота Нишнианидзе - роскошь духа и неувядаемое сокровище, - сказала сопредседатель Союза писателей Грузии Маквала Гонашвили. - В нашем Золотом фонде хранятся многие интереснейшие материалы. Но, к сожалению, документальных и аудио- видеоматериалов о Шота Нишнианидзе осталось очень мало. Тем не менее, летом мы более широко отметим юбилей Шота Нишнианидзе и покажем фильм, снятый о его жизни и творчестве. Я встречаюсь со студентами и знаю, что Шота Нишнианидзе неизменно входит у них в тройку самых популярных поэтов века минувшего. Во второй половине XX века Шота Нишнианидзе - ярчайшая фигура, затрудняюсь вспомнить подобное многоцветие и многогранность, силу и воздушность, глубину языка.
Президент Всегрузинского общества Руставели Давид Шемокмедели, сопредседатели Союза писателей Грузии Багатер Арабули и Темур Чалабашвили, другие выступавшие делились своими воспоминаниями, читали стихи, посвященные памяти поэта.
«Шота Нишнианидзе - лауреат премий Шота Руставели и Галактиона Табидзе. Творчество его многогранно: от тонкой лирики мимолетных настроений до глубоких раздумий над судьбами мира и войны, истории и общества. Многогранность заключена и в самом даре поэта: он и лирик, и сатирик, мастер гротеска, стихотворного перевода, острых и парадоксальных ситуаций. Особым чувством задушевности проникнуты стихи, посвященные природе родного края», - читаем в аннотации самого полного собрания лирики Шота Нишнианидзе на русском языке, вышедшем в Москве.
Свою лепту в эту «шкатулку переводов Мастера на иностранные языки» внес и автор настоящего репортажа - в светлой памяти журнале «Литературная Грузия» в N11–12 за 1992 год, вышедшем к 100-летию Галактиона Табидзе, была опубликована «Легенда» Шота Нишнианидзе:
Однажды трое ангелов, на облаке летя,
Подумали: «А что бы нам послать на свет дитя?
Чтоб счастье мира целого и беды всей Земли
В одной душе - его душе - вместиться бы могли;
Чтобы судьбу он всякий день благодарил и клял…»
И белый ангел произнес: «Пусть будет ростом мал,
Косноязычен и горбат, но сказочно богат».
«Нет, - красный ангел возразил, - меня послушай, брат,
Пусть будет нищим он, зато красавцем хоть куда.
И пусть не обольстит его напрасная мечта».
Но ангел черный - черный свой выносит приговор:
«Хотите кары для него? Так пусть небес простор
Его величья не вместит, пусть будет знаменит,
Родного края будет он прославленный пиит».
Риони пеной обливал, рыча, пологий склон.
Родился в Чквиши в эту ночь поэт Галактион.
Источник: Опубликовано на сайте Издательского Дома «Аргументы и факты» АиФ Тбилиси, выпуск 51 (639) от 17 декабря 2014 г.
|
|
|
