ХОДАСЕВИЧ Владислав Фелицианович ( 1886 - 1939 ) Владислав Фелицианович ХОДАСЕВИЧ (1886-1939) – поэт и литературный критик: Цитаты | Поэзия | Фотогалерея.
Владислав Ходасевич родился в Москве. При жизни Ходасевича было издано 5 поэтических сборников. Прежде всего Ходасевич большой поэт, но известен и как блестящий мемуарист, историк литературы, переводчик. Впервые его стихи опубликованы в 1905 в альманахе «Гриф». В 1908 вышла его первая книга - «Молодость». Второй сборник «Счастливый домик» был опубликован в марте 1914. Третий сборник «Путем зерна» вышел после 1917. В 1922 Ходасевич эмигрировал. Жил в Берлине, Праге, в Италии, в 1925 поселился в Париже. Последняя прижизненная книга стихотворений была издана в 1927. Стихи Ходасевича, писал Г. Адамович, узнаешь сразу, они настолько своеобразны, что «под ними не нужна подпись». И вместе с этим определеннейшим своеобразием - чистота стиля, безупречно честное отношение к слову, отсутствие всего лишнего, декоративного, одухотворенность, связь с благородной классической традицией. Прекрасно сказал о Ходасевиче В. Смоленский, постигший душу его поэзии: «Чуть слышно, сквозь мечту и бред, / Им говоришь про вечный свет, / Простой, как эта жизнь земная». В 1920-е Ходасевич становится ведущим эмигрантским критиком. В течение 11 лет он публиковал литературно-критические статьи в газете «Возрождение», многие из них о поэтах и поэзии. В 1931 вышла книга Ходасевича «Державин» - один из лучших образцов художественной биографии за всю историю этого жанра. В 1937 был издан в Берлине сборник статей Ходасевича «О Пушкине», а в 1939 - книга воспоминаний «Некрополь».
Владислав Фелицианович ХОДАСЕВИЧ: цитатыВладислав Фелицианович ХОДАСЕВИЧ (1886-1939) – поэт и литературный критик: Цитаты | Поэзия | Фотогалерея.
«Весьма возможно, что сроки ещё не близки, но, как это ни ужасно для Каменевых, полу-Каменевых и четверть-Каменевых*, - Россия вновь станет тою христианской страной, какой она была, или – вернее – какою она хотела, но ещё не умела быть». (1922)
*В.Ф.Ходасевич работал в Театральном отделе Наркомпроса под началом О.Д. Каменевой, женой Льва Каменева и сестры Троцкого.
Владислав Фелицианович ХОДАСЕВИЧ: поэзияВладислав Фелицианович ХОДАСЕВИЧ (1886-1939) – поэт и литературный критик: Цитаты | Поэзия | Фотогалерея.
ПУТЁМ ЗЕРНА
Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец его и дед по тем же шли путям.
Сверкает золотом в его руке зерно,
Но в землю черную оно упасть должно.
И там, где червь слепой прокладывает ход,
Оно в заветный срок умрет и прорастет.
Так и душа моя идет путем зерна:
Сойдя во мрак, умрет - и оживет она.
И ты, моя страна, и ты, ее народ,
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, -
Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путем зерна.
1917
ЛИСТИК
Прохожий мальчик положил
Мне листик на окно.
Как много прожилок и жил,
Как сложно сплетено!
Как семя мучится в земле,
Пока не даст росток,
Как трудно движется в стебле
Тягучий, клейкий сок.
Не так ли должен я поднять
Весь груз страстей, тревог,
И слёз, и счастья - чтоб узнать
Простое слово - Бог?
***
Я не знаю худшего мучения -
Как не знать мученья никогда.
Только в злейших муках - обновленье,
Лишь за мглой губительной - звезда.
Если бы всегда - одни приятности,
Если б каждый день нам нес цветы, -
Мы б не знали вовсе о превратности,
Мы б не знали сладости мечты.
Мы не поняли бы радости хотения,
Если бы всегда нам отвечали: "Да".
Я не знаю худшего мученья -
Как не знать мученья никогда.
ОБЕЗЬЯНА
Была жара. Леса горели. Нудно
Тянулось время. На соседней даче
Кричал петух. Я вышел за калитку.
Там, прислонясь к забору, на скамейке
Дремал бродячий серб, худой и черный.
Серебряный тяжелый крест висел
На груди полуголой. Капли пота
По ней катились. Выше, на заборе,
Сидела обезьяна в красной юбке
И пыльные листы сирени
Жевала жадно. Кожаный ошейник,
Оттянутый назад тяжелой цепью,
Давил ей горло. Серб, меня заслышав,
Очнулся, вытер пот и попросил, чтоб дал я
Воды ему. Но, чуть ее пригубив,-
Не холодна ли,- блюдце на скамейку
Поставил он, и тотчас обезьяна,
Макая пальцы в воду, ухватила
Двумя руками блюдце.
Она пила, на четвереньках стоя,
Локтями опираясь на скамью.
Досок почти касался подбородок,
Над теменем лысеющим спина
Высоко выгибалась. Так, должно быть,
Стоял когда-то Дарий, припадая
К дорожной луже, в день, когда бежал он
Пред мощною фалангой Александра.
Всю воду выпив, обезьяна блюдце
Долой смахнула со скамьи, привстала
И - этот миг забуду ли когда? -
Мне черную, мозолистую руку,
Еще прохладную от влаги, протянула...
Я руки жал красавицам, поэтам,
Вождям народа - ни одна рука
Такого благородства очертаний
Не заключала! Ни одна рука
Моей руки так братски не коснулась!
И, видит Бог, никто в мои глаза
Не заглянул так мудро и глубоко,
Воистину - до дна души моей.
Глубокой древности сладчайшие преданья
Тот нищий зверь мне в сердце оживил,
И в этот миг мне жизнь явилась полной,
И мнилось - хор светил и волн морских,
Ветров и сфер мне музыкой органной
Ворвался в уши, загремел, как прежде,
В иные, незапамятные дни.
И серб ушел, постукивая в бубен.
Присев ему на левое плечо,
Покачивалась мерно обезьяна,
Как на слоне индийский магараджа.
Огромное малиновое солнце,
Лишенное лучей,
В опаловом дыму висело. Изливался
Безгромный зной на чахлую пшеницу.
В тот день была объявлена война.
7 июня 1918
***
Не матерью, но тульскою крестьянкой
Еленой Кузиной я выкормлен. Она
Свивальники мне грела над лежанкой,
Крестила на ночь от дурного сна.
Она не знала сказок и не пела,
Зато всегда хранила для меня
В заветном сундуке, обитом жестью белой,
То пряник вяземский, то мятного коня.
Она меня молитвам не учила,
Но отдала мне безраздельно все:
И материнство горькое свое,
И просто все, что дорого ей было.
Лишь раз, когда упал я из окна,
И встал живой (как помню этот день я!),
Грошовую свечу за чудное спасенье
У Иверской поставила она.
И вот, Россия, "громкая держава",
Ее сосцы губами теребя,
Я высосал мучительное право
Тебя любить и проклинать тебя.
В том честном подвиге, в том счастье песнопений,
Которому служу я каждый миг,
Учитель мой - твой чудотворный гений,
И поприще - волшебный твой язык.
И пред твоими слабыми сынами
Еще порой гордиться я могу,
Что сей язык, завещанный веками,
Любовней и ревнивей берегу...
Года бегут. Грядущего не надо,
Минувшее в душе пережжено,
Но тайная жива ещё отрада,
Что есть и мне прибежище одно:
Там, где на сердце, съеденном червями,
Любовь ко мне нетленно затая,
Спит рядом с царскими, ходынскими гостями
Елена Кузина, кормилица моя.
|
