ЖИГУЛИН Анатолий Владимирович ( 1930 - 2000 ) Анатолий Владимирович ЖИГУЛИН (1930-2000) - поэт и прозаик
Россия Бога не забыла.
Хоть муки крестные прошла,
Но все же свято сохранила
Частицу веры и тепла.
Анатолий Владимирович Жигулин родился в семье выходца из многодетной крестьянской семьи Владимира Фёдоровича Жигулина и Евгении Митрофановны Раевской, правнучки участника Отечественной войны 1812 года, поэта-декабриста Владимира Раевского.
Отец работал почтовым служащим и страдал открытой формой чахотки. Поэтому детьми (их кроме Анатолия в семье было ещё двое - младшие брат и сестра) занималась в основном мать. Она любила поэзию и часто читала детям стихи. Мать умерла в 1999 году.
В 1947 году Анатолий и несколько его друзей-одноклассников создали «Коммунистическую партию молодёжи» - подпольную организацию, целью которой молодые люди видели борьбу за возврат советского государства к «ленинским принципам». Также «в Программе КПМ содержался секретный пункт о возможности насильственного смещения И. В. Сталина и его окружения с занимаемых постов». Вскоре организация насчитывала порядка 60 человек.
Даже тщательная конспирация не спасла участников КПМ от раскрытия их «заговора» и последующего преследования. Осенью 1949 года начались аресты членов организации. Всего было арестовано примерно 30 человек, то есть половина от общего числа членов КПМ. В числе арестованных оказался и Анатолий. Арестованных содержали в здании № 39, находящемся на улице Володарского.
24 июня 1950 года решением «Особого совещания» Жигулин был приговорён к 10 годам лагерей строгого режима.
В сентябре 1950 - августе 1951 годов Жигулин отбывал наказание в Тайшете (Иркутская область), работал на лесоповале.
После этого был отправлен на Колыму, где провёл три каторжных года. Здесь он стал свидетелем завершения «Сучьей войны» и... празднования смерти Сталина.
В 1955 году Анатолий Жигулин был освобождён по амнистии, в 1956-м полностью реабилитирован.
В 1960 году Жигулин окончил лесотехнический институт. За год до этого в Воронеже вышел первый сборник его стихов - «Огни моего города».
4 ноября 1961 года Жигулин знакомится с Александром Твардовским, который с января 1962 года публикует в «Новом мире» несколько подборок стихов поэта. А в 1963 году в свет выходит первый «московский» сборник стихов Жигулина - «Рельсы», который собрал множество положительных отзывов критики. В том же году Жигулин поступает на Высшие литературные курсы Союза писателей СССР. С этого времени он живёт и работает в Москве.
В 1964 году в Воронеже выходит в свет книга стихов поэта «Память», затем в Москве публикуются его сборники «Избранная лирика» («Молодая гвардия», 1965) и «Полярные цветы» («Советский писатель», 1966).
В последующие годы из печати регулярно выходят сборники стихов Жигулина - это «Прозрачные дни» (1970), «Соловецкая чайка», «Калина красная - калина чёрная» (оба 1979), «Жизнь, нечаянная радость» (1980), «В надежде вечной» (1983). В 1987 году опубликован цикл стихов поэта «Сгоревшая тетрадь».
В 1988 году в 7 и 8 номерах журнала «Знамя» вышла в свет автобиографическая повесть Жигулина «Чёрные камни», вызвавшая большой общественный резонанс. В книге он рассказывал о своей семье, о детстве и юности, но подробнее всего - о подпольной организации «Коммунистическая партия молодёжи» (КПМ), действовавшей в Воронеже «один неполный год - с октября 1948-го по август 1949 года» (Жигулин 1989, с. 45), об аресте её участников и о жизни в заключении. Повествование иллюстрируется стихами самого Жигулина, написанными в те годы.
В июле 2000 года поэт закончил составление нового сборника - «Стихотворения», вышедшего небольшим тиражом уже после его смерти.
Источник: ВИКИПЕДИЯ Свободная энциклопедия
Анатолий Владимирович ЖИГУЛИН: поэзияАнатолий Владимирович ЖИГУЛИН (1930-2000) - поэт и прозаик
***В. М. Раевской
Крещение. Солнце играет.
И нету беды оттого,
Что жизнь постепенно сгорает -
Такое вокруг торжество!
И елок пушистые шпили,
И дымная прорубь во льду...
Меня в эту пору крестили
В далеком тридцатом году.
Была золотая погодка,
Такой же играющий свет.
И крестною матерью - тетка,
Девчонка пятнадцати лет.
И жребий наметился точный
Под сенью невидимых крыл -
Святой Анатолий Восточный
Изгнанник и мученик был.
Далекий заоблачный житель,
Со мной разделивший тропу,
Таинственный ангел-хранитель,
Спасибо тебе за судьбу!
За годы терзаний и болей
Не раз я себя хоронил...
Спасибо тебе, Анатолий,-
Ты вправду меня сохранил.
1976
АРХАНГЕЛЬСКОЕ
Осинники да черные стога.
Забор нависшей над обрывом дачи.
Да синим льдом обмерзли берега.
И белый луг ветлою обозначен.
И с высоты - туманным молоком
Подернуты леса, овраги, реки...
А здесь, в церквушке, - выставка икон,
Написанных в каком-то дальнем веке.
Какое буйство красок и любви,
Какие удивительные блики!
Не верится, что созданы людьми
Бессмертные возвышенные лики.
Каким путем сюда они пришли
И почему их власть с веками крепла?
Их на кострах совсем недавно жгли.
Но вот они - восставшие из пепла.
И снова нынче, семь веков спустя,
В сиянии из золотистых пятен
С какой тревогой за свое дитя
Владимирская смотрит Богоматерь!
Что вдохновляло древних мастеров,
Что виделось им в окна слюдяные?
Конечно, Бог - задумчив и суров.
Но и простые радости земные.
Далекое предчувствие весны.
Любовь, что так кротка и терпелива.
Тревожный ветер.
Мокрый ствол сосны.
И эта даль холодная - с обрыва.
1973
***
Россия Бога не забыла.
Хоть муки крестные прошла,
Но все же свято сохранила
Частицу веры и тепла.
И от одной от малой свечки
Зажглась могучая заря.
И стало ясно: вера вечна,
Как вечны солнце и земля.
Старинной улицей московской
С названьем новым и чужим
Идем, спешим по кромке скользкой,
К своим троллейбусам бежим.
Еще февраль сгущает краски.
Еще под наледью трава.
Но близок день вселенской Пасхи,
Пора святого торжества.
И верба расцветает в банке
В лучах нежаркого тепла.
И дерзко церковь на Лубянке
Звонит во все колокола.
1969
***
Дальние предки - католики.
Это теперь всё равно.
Столики, столики, столики.
Белое злое вино.
Что же, помянем родителей,
Раз уж обычай такой.
Крепко их в жизни обидели.
Только в могилах покой.
Били, стреляли, кулачили -
Город, деревню, село.
Было судьбою назначено
Долгое, долгое зло.
Долгие тюрьмы с погостами.
В памяти это свежо.
Пусть же хотя бы у Господа
Будет вам всем хорошо.
1998
***
Храм белел сквозь черные деревья,
И хрустел вечерний темный снег.
Улетело солнечное время,
И умолк короткий летний смех.
Лето, лето! Молодость и сила.
И слеза живицы на сосне.
Слава Богу, - все когда-то было
И осталось памятью во мне.
Долго ли продлится эта память,
Эта тень деревьев на снегу?
Многое могу переупрямить.
Только время... Время - не могу!
И когда меня осилит время
И душа отправится в полет,
Пусть белеет храм среди деревьев
И далекий колокол поет.
1991
***
Упал снаряд, и совершилось чудо:
На опаленной порохом стене
Возник в дыму неведомо откуда
Святой Георгий на лихом коне.
От сотрясенья обнажилась фреска,
Упала штукатурка поздних лет, -
И он возник - торжественно и дерзко,
Как древний знак сражений и побед.
В сиянии возвышенного лика
Простер десницу грозную свою,
И острая карающая пика
Пронзила ядовитую змею.
А пулемет стучал в старинном храме,
И ладил ленту молодой солдат,
И трепетало яростное пламя,
И отступал безбожный супостат.
1976
ПАМЯТИ ДРУЗЕЙ
Я полностью реабилитирован.
Имею раны и справки.
Две пули в меня попали
На дальней глухой Колыме.
Одна размозжила локоть,
Другая попала в голову
И прочертила по черепу
Огненную черту.
Та пуля была спасительной -
Я потерял сознание.
Солдаты решили: мертвый -
И за ноги поволокли.
Три друга мои погибли.
Их положили у вахты,
Чтоб зеки шли и смотрели -
Нельзя бежать с Колымы.
А я, я очнулся в зоне.
А в зоне добить невозможно.
Меня всего лишь избили
Носками кирзовых сапог.
Сломали ребра и зубы.
Били и в пах, и в печень.
Но я все равно был счастлив -
Я остался живым.
Три друга мои погибли.
Больной, исхудалый священник,
Хоть гнали его от вахты,
Читал над ними Псалтирь.
Он говорил: "Их души
Скоро предстанут пред Богом.
И будут они на небе,
Как мученики - в раю".
А я находился в БУРе.
Рука моя нарывала,
И голову мне покрыла
Засохшая коркой кровь.
Московский врач-"отравитель"
Моисей Борисович Гольдберг
Спас меня от гангрены,
Когда шансы равнялись нулю.
Он вынул из локтя пулю -
Большую, утяжеленную,
Длинную - пулеметную -
Четырнадцать грамм свинца.
Инструментом ему служили
Обычные пассатижи,
Чья-то острая финка,
Наркозом - обычный спирт.
Я часто друзей вспоминаю:
Ивана, Игоря, Федю.
В глухой подмосковной церкви
Я ставлю за них свечу.
Но говорить об этом
Невыносимо больно.
В ответ на распросы близких
Я долгие годы молчу.
1987
ОТЕЦ
В серый дом
Моего вызывали отца.
И гудели слова
Тяжелее свинца.
И давился от злости
Упрямый майор.
Было каждое слово
Не слово - топор.
- Враг народа твой сын!
Отрекись от него!
Мы расшлепаем скоро
Сынка твоего!..
Но поднялся со стула
Мой старый отец.
И в глазах его честных
Был тоже - свинец.
- Я не верю! - сказал он,
Листок отстраня.-
Если сын виноват -
Расстреляйте меня.
1962
***
Жизнь! Нечаянная радость.
Счастье, выпавшее мне.
Зорь вечерняя прохладность,
Белый иней на стерне.
И война, и лютый голод.
И тайга - сибирский бор.
И колючий, жгучий холод
Ледяных гранитных гор.
Всяко было, трудно было
На земле твоих дорог.
Было так, что уходила
И сама ты из-под ног.
Как бы ни было тревожно,
Говорил себе: держись!
Ведь иначе невозможно,
Потому что это - жизнь.
Все приму, что мчится мимо
По дорогам бытия...
Жаль, что ты неповторима,
Жизнь прекрасная моя.
1976
БУРУНДУК
Раз под осень в глухой долине,
Где шумит Колыма-река,
На склоненной к воде лесине
Мы поймали бурундука.
По откосу скрепер проехал
И валежник ковшом растряс,
И посыпались вниз орехи,
Те, что на зиму он запас.
А зверек заметался, бедный,
По коряжинам у реки.
Видно, думал:
"Убьют, наверно,
Эти грубые мужики".
- Чем зимой-то будешь кормиться?
Ишь ты,
Рыжий какой шустряк!..-
Кто-то взял зверька в рукавицу
И под вечер принес в барак.
Тосковал он сперва немножко
По родимой тайге тужил.
Мы прозвали зверька Тимошкой,
Так в бараке у нас и жил.
А нарядчик, чудак-детина,
Хохотал, увидав зверька:
- Надо номер ему на спину.
Он ведь тоже у нас - зека!..
Каждый сытым давненько не был,
Но до самых теплых деньков
Мы кормили Тимошу хлебом
Из казенных своих пайков.
А весной, повздыхав о доле,
На делянке под птичий щелк
Отпустили зверька на волю.
В этом мы понимали толк.
1963
***
Вспоминаются черные дни.
Вспоминаются белые ночи.
И дорога в те дали - короче,
Удивительно близки они.
Вспоминается мутный залив.
На воде нефтяные разводы.
И кричат,
И кричат пароходы,
Груз печали на плечи взвалив.
Снова видится дым вдалеке.
Снова ветер упругий и жесткий.
И тяжелые желтые блестки
На моей загрубевшей руке.
Я вернулся домой без гроша...
Только в памяти билось и пело
И березы дрожащее тело,
И костра золотая душа.
Я и нынче тебя не забыл.
Это с той нависающей тропки,
Словно даль с голубеющей сопки,
Жизнь открылась
До самых глубин.
Магадан, Магадан, Магадан!
Давний символ беды и ненастья.
Может быть, не на горе -
На счастье
Ты однажды судьбою мне дан?..
1966
***
Тихое поле над логом.
Чистый холодный овёс.
И за обветренным стогом
Рощица тонких берёз.
Родина! Свет предосенний
Неомрачённого дня.
Жёлтым потерянным сеном
Чуть золотится стерня.
Бледные ломкие стебли
Жмутся к косому плетню.
Эту неяркую землю
Каждой кровинкой люблю.
Если назначена доля
Мне умереть за неё -
Пусть упаду я на поле,
В это сухое жнивьё.
Чтобы уже не подняться,
Чтобы в последней беде
Нежно щекою прижаться
К пыльной сухой борозде.
1969 |